Гозлин судорожно пытался вытащить из кожаного портсигара сигарету и сглатывал несглатывающуюся слюну.
— Здесь не курят, — предупредил чиновник и сам слегка демонстративно закурил, красиво держа между тонкими, почти нежными пальцами белое «Мальборо».
Молчали.
— Дай еще шанс! — попросил Гозлин. Он изо всех сил сохранял внешнее достоинство и, надо сказать, ему это удавалось.
«Мог бы случиться политик, — думал чиновник, пуская струи дыма почему-то под стол, как будто в кабинете на самом деле было запрещено курить. — И взгляд хорош, и не глуп, харизматичен… Идиот, работу стольких людей загубил…»
— У тебя, Юр, шанс один… Я тебе его дам…
В глазах Гозлина прояснилось.
— Шанс один, — повторил чиновник. — На год — на дно. Езжай за границу, прогуливай свои миллионы, только никаких заяв не делай политических. Вообще молчи! А там посмотрим… Понял?…
— Валерий Станиславович! — проговорил сухим женским голосом селектор. — Эткин по городу.
Чиновник поднял трубку и быстро поговорил.
— Никаких объяснений, я вас предупреждал этого человека не трогать. Предупреждал?.. А ты на всю полосу фигню туфтовую тиснул!.. Да мало ли что это правда! Засунь ее себе… А не надо в отпуск ездить!.. Твой заместитель — это ты! Ты отвечаешь за своих людей!.. Выкручивайся сам. Мой совет: в каждом номере — позитив! Понял?.. И кайся, кайся!..
Разговор закончился, чиновник аккуратно загасил в пепельнице окурок и встал из-за стола.
— Давай, Юр!
Гозлин тяжело поднялся со стула, поправил узел галстука и двинулся в сторону двери. Повернулся на прощание.
— Бля, неправ! — протянул руку.
Чиновник рукопожатие холеной руки принимать не стал, пристально смотрел в глаза несостоявшегося лидера федерального масштаба. Внутри себя считал сей факт своим крупным поражением.
— У тебя VIР есть? — спросил на прощание.
— Не понял.
— В Шереметьево?
— А-а, есть, — кивнул Гозлин.
— Если будут проблемы с билетами, Каблуков поможет.
Идя к проходной по кремлевским коридорам, Гозлин переживал свое унижение так тяжело, что боялся инфаркта. Выйдя на площадь, не выдержал и, не обращая внимания на офицера охраны, вслух выругался.
— Сучара! Падла!
Включил телефон, хотел было скомандовать помощнику, чтобы чартер на Марбей ставили, но, спохватившись, приказал взять бизнес-класс до Берлина. Оттуда чартер возьму, решил Гозлин.
Он все-таки решил принять душ… Горячие струи расслабляли, хотя сначала в такую жару под ними было совсем неприятно. Но он знал, что потом, из-за большой разницы между температурами тела и воздуха, часа два будет комфортно…
Из важных встреч сегодня состоялась только одна. Со вторым лицом армянской диаспоры миллионером Ароняном, другом жены Президента.
Несколько дней назад убили армянского подростка, и, по данным ФСБ, около ста тысяч соплеменников Давида Сасунского были готовы единовременно выйти на улицы столицы, что совершенно недопустимо, а потому он попросил Ароняна прийти сегодня.
Разговор был прямым и недолгим.
— Я знаю, что русские убили, — покачивал большой головой Аронян.
Красивый человек, наблюдал чиновник. Особенно длинные волосы — черные, с проседью… На темном костюме, на плечах ни единого следа от перхоти…
— Какая разница, кто убил?
— Никакой, — согласился лидер диаспоры.
— Надо решать проблему.
— Мы будем решать. Я — друг Президенту, а потому не хочу ему глобальных проблем!
У Ароняна на каждой руке было по три перстня, дорогих, сделанных витиевато, с какими-то незнакомыми чиновнику знаками. Пальцы, в которые они вросли, мощны и волосаты.
— Я вас попрошу сделать все возможное…
— Я сделаю. Но в следующий раз может возникнуть такая ситуация, когда и я не помогу… Не надо убивать армян.
— Согласен. Никого не надо убивать…
— Мы древний народ, мы древнее русских, у нас богатая культура… Мы такие же христиане…
— Я согласен… Гамлет Ашотович… Но ведь русских тоже убивают…
— Русские — не диаспора. Русские — профильный народ. А мы здесь живем и работаем на благо этой страны… Мы граждане России!
— Согласен… Но нельзя и в будущем исключать подобных ситуаций. Нужно к ним быть готовыми. Мы согласны финансировать разъяснительную работу на местах. Людям должны объяснять, что в каждой национальности, древней или молодой, достаточно кретинов, которые готовы взяться за оружие. Не надо отвечать, или будет мясорубка… Сами это понимаете?
— Нас не надо финансировать, мы не таджики! — блеснул черными, с мутными белками, глазами Аронян. — Деньги есть…
— Любая помощь от нас, — виновато улыбался чиновник, режиссируя ситуацию так, будто он должник Ароняна.
— Кстати, мы тут хотим поощрить некоторых армянских деятел ей культуры. Правительственными наградами… Помочь с юбилеем Джигарханяна. Ретроспективу фильмов по федеральным каналам…
— У него их за двести! Чиновник рассмеялся.
— Неужели?!
— Весь год Армен Борисович с экранов слезать не будет!.. Кстати, он совершенно русский для русских! Он русский актер армянской национальности!
Они стояли почти в самых дверях.
— Хотим памятник Мкртчяну поставить, — вдруг стал совершенно серьезным чиновник. — Подумайте с местом, Гамлет Ашотович!.. Великий актер, С великой по драматизму судьбой!..
Здесь лицо Ароняна также оборотилось драматической маской. В отличие от чиновника он видел мастера на сцене, был с ним хорошо знаком в жизни. Когда Фрунзик приходил еще в советские времена к мяснику Ароняну, тот всегда отпускал артисту баранину по госцене.