Демоны в раю - Страница 12

Убивать Бориса Борисыча не пришлось, так как его вскоре арестовали и осудили на серьезный срок. Услали куда-то на север, под Сургут.

Даже запорожские газеты освещали суд над порнографом, которые и поддержали приговор советского правосудия от имени общественности, искореняя город от скверны.

А Слону от Бориса Борисыча остались в наследство инструментики, хранящиеся в чемоданчике. Парень их припрятал загодя в подвале дома, под старой ветошью. Слон даже не знал, что Борису Борисычу светило куда как больше лет заключения, найди следствие этот занятный чемоданчик… Но этот инструмент так был нужен Слону!.. Также в чемоданчике имелся большой альбом с великолепными иллюстрациями, на непонятном языке, наглядно объясняющий, как работать с инструментом, чтобы делать гравюры.

Тогда, в тот вечер, когда Кран читал Драйзера, когда случилась драка, Слон понял, что сам будет художником, что его пальцы станут резать металл, делая его живым и всемогущим. И, конечно, это будет не порнография!..

Пока Кран выпасал возле библиотеки свою будущую жену, пока дочитывал «Гения», а затем упивался «Финансистом» и «Титаном», Слон решил изготовить рубль. Обычный металлический советский рубль.

Сказавшись больным и матери, и друзьям, он все время напролет проводил в своей комнате. Сначала он неутомимо месил гипс, добавляя в него даже пшеничную муку. Зачем он это делал, Слон и сам не знал. Он тогда не ведал даже такого слова, как наитие, мешал и все. Даже яичный желток использовал. Один.

Когда масса дозрела до нужной консистенции, Слон стал относиться к ней бережней, гладил руками, нашептывая что-то нечленораздельное себе под нос. Он лепил почти два дня без продыха, пока на столе не сформировался идеальной окружности гипсовый блин. Затем слон взял нулевую шкурку и превратил комнату в непроглядное от белой взвеси место. Мелкие крупицы массы попадали в глаза и уши, даже в рот лезли, чтобы он распробовал на вкус.

Слон отполировал свой блин идеально.

Он долго гладил пальцами скользкую поверхность, прежде чем открыл чемоданчик Бориса Борисыча.

Молодой человек испытал чувство неподдельного восторга, когда осторожно вытащил из специального отделения миниатюрную стамеску с ручкой прекрасного неизвестного дерева. Положил ее на бархотку, поправил ровненько… Затем взял заготовленный на сей случай рубль и, не отрываясь, два часа глядел на него в увеличительное стекло. Опять что-то шептал.

— Ты будешь обедать? — беспокоилась мать, вопрошая через запертую дверь.

— Нет! — отвечал он. — Отстань!

Смотрел, смотрел, будто впитывал в себя изображение. Потом неожиданно, щелкнув большим пальцем, подкинул тяжелую монету под потолок, и она, бешено вращаясь, совершила свой полет, приземлившись на тыльную часть ладони Слона и припечатанная к ней ладонью другой руки.

— Орел или решка? — спросил сам себя. И ответил: — Решка… — Убрал ладонь и обнаружил орла.

Решку вырезать значительно легче, подумал Слон. Но, если познать тяжелое, то решка будет просто забавой.

Он резал герб Советского Союза так увлеченно и самозабвенно, как будто не рубль сооружал, а как минимум сотворял произведение искусства для Эрмитажа. Он испытал необычайное чувство благоговения, когда приборчиком, похожим на бормашину зубного врача, свистящим резцом, гравировал на ленте слова «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» Такое чувство патриотизма в нем взыграло, что Слону вдруг захотелось вступить в Коммунистическую партию немедленно. Но он был слишком юн для такой ответственности, ему еще лет десять предстояло состоять в комсомоле!.. Правда, когда он дорезал сей призыв, то и о партии как-то сразу позабыл, а школьному комсомольскому лидеру Пташкину вдруг захотелось рыло начистить!.. Правда, желание мелькнуло и тотчас утонуло во вдохновении художника…

Он закончил резать герб и опять шкурил до одури, до стократного чихания…

Через много лет Слон вспомнит эту гипсовую взвесь, и сравнит ее с кокаиновой, и уже совсем взрослым мужчиной определится наверняка, что гипсовый порошок куда как прекрасней, чем колумбийское чудо… А оба порошка всегда лучше, чем один! — сделает вывод напоследок.

Он закончил самую сложную сторону модели. Смотрел на то, что сделал, и почти плакал… То ли от счастья, то ли от реализованности, то ли еще от чего… Валялся полдня, курил сигарету за сигаретой, а потом ощутил во времени сигнал — пора! Вскочил с дивана, почти прыгнул к рабочему столу и перевернул гипс другой, девственно чистой стороной. Но здесь что-то случилось, что-то произошло совсем ужасное. Когда модель почти уже легла гербом вниз, когда часы пробили ночной час, круглый гипс вдруг треснул посередине, будто молния на нем отразилась, затем поперечная трещина разорвала плоть модели, а потом, потом, вдруг разом все покрылось большими и мелкими разрывами… Побледневшего Слона аж отшатнула от стола… В пространстве раздались чуть слышные щелчки, будто разряды электричества вдалеке, показалось, что гипс каким-то сверхъестественным образом приподнялся, будто тесто пирога, а затем так же внезапно осел, превращаясь в пыль…

— Во как! — тихо молвил Слон.

Он стоял бледный, почти белый, как и его умерший орел. Руки болтались плетьми, даже шея завалила голову набок. Ему казалось, что все тело сейчас разобьет параличом…

Но более страшного со Слоном ничего не случилось. Паралич так и не разбил молодой организм. Слон вышел из своей комнаты и долго стоял под душем, смывая с себя бледность и въевшийся под кожу гипс. Потом долго сидел перед открытым холодильником, пожирая из него все, что тот хранил. Проглатывая последний кусок краковской колбасы, Слон уже знал наверняка, где случилась ошибка…